Юрий Мельничек — беларусский программист, IT-предприниматель и венчурный инвестор, который продавал свои продукты, технологии и компании таким гигантом как Farfetch, Pinterest и Google. Самый известный его проект — это картографический сервис МАРS.ME. 

Бизнес с элементом шоу

Юрий Мельничек: А я с подарком. Моя любимая передача из детства — «Поле чудес». Там дарили подарки. Я хочу подарить книгу моего товарища Славы Мазая, основателя OneSoil, и Алексея Угольникова. Называется она «Кут», про красивую Беларусь. 

Сергей Чалый: Ох, ты, боже мой! Это в музей программы. Как там говорили?

Юрий Мельничек: Да, в музей программы «Ночь с Чалым».

Сергей Чалый: Помнишь, ты мне как-то привез из Швейцарии рюкзачок, когда-то давно? Это был тот рюкзак, с которым я из Беларуси уезжал. 

Юрий Мельничек: О да, послужил важную службу.

Сергей Чалый: Это правда.

Начнём с объяснения того, почему сегодняшний гость так крут. Можно ли говорить о том, что по количеству денег или чего-то там ты на первом месте по продажам буржуям?

Юрий Мельничек: Нет. Там великий EPAM, Аркадий Добкин. 

Сергей Чалый: Но мы же говорим не о выручке, что называется, потоковой. И вообще я бы не хотел сравнивать бизнес, основанный на перепродаже рабочей силы, с производством действительно чего-то нового. 

Юрий Мельничек: Я бы сказал, что есть другие коллеги, которые дороже и больше продавали. В моем бизнесе появился шоу-элемент. МАРS.ME был очень популярен, сделки были знаковые, но не самые большие. Я знаю о больших сделках. Для меня было больше удивительно, что Google купил беларусское юрлицо (компанию AIMatter, которая развивала технологию запуска нейросетей на смартфонах). 

Сергей Чалый: Каково это вообще — продавать гигантам за серьезные деньги что-то, сделанное своими собственными руками? 

Юрий Мельничек: Это очень азартно. А потом лично у меня депрессивный такой период наступает. До того, как деньги на счет не поступили, очень волнительно. А после этого — депрессивно.

Экономика на пальцах

Сергей Чалый: Когда Юрий говорит, что мы когда-то с ним разговаривали… Он был у меня гостем в программе «Экономика на пальцах» еще на TUT.BY, еще в Беларуси. 

Юрий Мельничек: Для меня это была очень знаковая штука, потому что, когда мы начали делать МАРS.ME… Мы делали-делали, у нас постепенно начало получаться, потом пошли продажи, потом еще рекламу стали покупать, продажи вообще хорошо пошли. А я же был программистом всегда. Надо было как-то разбираться в этом бизнесе, экономике. 

Купил я себе учебник по экономике, начал его читать. Прочитал про кривую спроса и предложения. Как-то вот мало применимо. Какие-то деловые книжки — тоже мало применимы. По-моему, позже вышла «От нуля к единице» Питера Тиля, вот она была очень хороша.

И я стал слушать «Экономику на пальцах» с Сергеем Чалым. Там было интересно, достаточно развлекательно, но и какие-то концепции я внедрил к себе в практику. И, наверное, одна из таких важных — это как оценивают бизнес. Если помнишь, там несколько было историй про оценку бизнеса.

Сергей Чалый: Discounted cash flow, сравнительный коэффициент и заместительный метод, типа сколько это стоит построить самим. 

Юрий Мельничек: Если для зрителей очень по-простому сказать, заместительный — это сколько стоит такое сделать с нуля. 

По коэффициентам — это условно продаем мы МАРS.ME, можем посчитать, сколько у нас пользователей, и посмотреть, во сколько примерно оценивали пользователя, когда WhatsApp продавали или другие мобильные приложения, и из этого посчитать.

А третий — discounted cash flow, по-простому это… Если вдруг мы всех уволим и просто начнем денежки собирать, сколько мы тогда соберем. И обычно, когда такие сделки происходят, эти штуки не суммируются, а берется максимальная или минимальная оценка, в зависимости от переговорной силы покупателей и продавца. 

Этого я нахватался из передачи «Экономика на пальцах». Так что, можно сказать, я учил экономику по передаче «Экономика на пальцах». 

140 символов глобализации

Сергей чалый: С ума сойти! Вот это сюрприз! Это была моя любимая рубрика «Сам себя не похвалишь, никто не похвалит». 

Едва ли не пределом мечтаний является сделать что-то и продать кому-то крупному, к примеру, Facebook, Google, какому-то мейджору (крупной компании). И вот этот продукт, который сделан в отрасли для потребления самой же отрасли… А где же интересы конечного пользователя? Можно ли сделать еще что-то, чтобы занять место наряду с этой великой пятеркой? Или они сами занимаются в том числе и тем, что видят что-то интересное — иди к нам. И, грубо говоря, зацементирована эта сфера? 

Юрий Мельничек: Я бы не сказал, что я делал бизнесы с основной целью на продажу. Но всегда этот план «В» с самого начала присутствовал в голове. И даже с МАРS.ME, даже в самом первом нашем бизнес-плане я писал, кто возможный покупатель. Там среди них был Mail.ru. И то, что мы в какой-то момент провели сделку, было классно. 

Вторая штука — да, действительно, когда в отрасли обостряется конкуренция, отрасль начинает скупать. И я, по сути, продавал бизнесы, когда видел проблемы. Продать — было самым легким решением. 

Было интересно с AIMatter. Мы сделали технологию, чтобы нейронные сети запускать прямо на телефоне. Сейчас это кажется «ну, что такого, запускать нейронные сети на телефоне?». А это 2016 год. У меня была очень простая идея: все думают, что невозможно, чтобы это работало прямо на телефоне, планшете. А вот если так сделать…

Сергей Чалый: Без того, чтобы запросы шли на сервер.

Юрий Мельничек: Да, без того, чтобы они туда шли, то будет круто. Это, конечно, обработка живого видео прямо на телефоне. Условно, на телефоне есть камера и к ней приделать мозг. 

Я помню, один потрясающе талантливый программист через три недели после старта компании приходит и говорит: «Юра, мы все сделали. Осталось только в 10 тысяч раз ускорить». И тогда считали, что в 10 тысяч раз ускорить не получится. Я помню, что Юра Гурский — мой друг и партнер по бизнесу тогда…

Сергей Чалый: Тоже один из беларусских венчурных капиталистов.

Юрий Мельничек: Он пришел и сказал мне: «Я поговорил со всеми на рынке, все считают, что это абсолютно невозможно. Поэтому, если ты прав, то у нас есть год-полтора форы по времени». 

Сергей Чалый: В том смысле, что никто не возьмется за такое, потому что считает невозможным. 

Юрий Мельничек: Да. У нас не было полтора года. Все взялись намного быстрее. И оказалось, что эта технология настолько нужна Apple и Google, чтобы бесплатно дать всем разработчикам на своей платформе, что они стали в это очень сильно инвестировать. И как нам вот с этим всем конкурировать? То есть у нас были заказы, контракты, за которые мы тогда еще не взяли деньги, потому что думали, продавать или нет. И в итоге Google, когда это купил, они отдали это бесплатно всем разработчикам. Фактически нашу технологию переименовали в TensorFlow Lite. И даже в Google Meet, когда фон размывается, это делали те ребята из Беларуси. 

Я организовывал. А делали это очень талантливые программисты. И они ускорили в 10 тысяч раз.

Сергей Чалый: Оказывается, что нет предела совершенству и мечтаниям.

Юрий Мельничек: Ну, он где-то есть, но часто то, что кажется невозможным, оно на самом деле просто очень сложно. И вот этот барьер, что кажется что-то невозможным, он психологический, он очень сильный. И в этом смысле венчурная экономика делает арбитраж этого барьера. То, что люди считают невозможным, венчур делает ставку на арбитраж этого. И об этом я прочитал в своей любимой книжке «От нуля к единице». 

Сергей Чалый: Автор которой прославился фразой «мы ждали летающих автомобилей, а вместо этого получили 140 символов», да? Имею в виду Twitter.

Юрий Мельничек: Уже убрали ограничение 140 символов. Самолеты летают. Автомобили летают или ползают они по земле — какая разница? А то, что мы перешли в общество, которое глобально связано, — это безумно круто. Мне кажется, что мы это недооцениваем и воспринимаем как должное. И возможно, что если мир дальше будет идти в то безумие, в которое он идет, деглобализация коснется интернета и мы снова ощутим, как это было круто, когда весь мир был связан. 

Погода с поминутной точностью

Сергей Чалый: Сначала программист, работающий по найму, потом предприниматель, создатель компаний, затем венчурный инвестор. Венчурный инвестор после того момента, как ты понял, что азарт прошел? Или как?

Юрий Мельничек: Мне хотелось попробовать, но по менталитету я все-таки предприниматель. Мне нравится делать. Когда ты предприниматель, ты думаешь как технооптимист. А венчурный инвестор — как технопессимист. Мы говорили об этом семь лет назад. И я за эти семь лет понял, что технопессимизм — это не мое. Мне нравится строить проекты. Мое — предпринимательство. И поэтому я отчасти назад ушел. Мы сейчас с моим другом детства делаем приложение по прогнозу погоды Rainbow weather.

Сергей Чалый: А чем оно отличается от того, что есть уже сейчас? Насколько я понимаю, микролокальная погода, условно говоря, дождь пойдет через 20 минут и закончится через полчаса. Это же сейчас почти у всех есть? Включаешь карту и видишь, как облачко дождя движется.

Юрий Мельничек: Для меня история началась с того, что я пользовался конкурентом и пошел в поход в хайк. Я шел за грозовой тучей. И грозовая туча столкнулась с горой. Гора ее остановила. И этот дождь стал стоять. Я иду и думаю, как интересно капли стучат по голове. Я же в капюшоне и у меня толстая толстовка. Потом я понимаю, что это град размером с виноградину. 

И у этого инцидента было два забавных последствия. Первое — это то, что я замочил свой беларусский паспорт и у меня немножко расплылась фотография. Я успел его поменять в самый последний момент. Ехать поменять уже нельзя было — это было после 2020 года. Но в консульстве поменял.

Вторая история. Понятно же, что если гора, то туча не пройдет. И понятно, что там простой алгоритм, он называется оптический поток — когда что-то двигается, нужно строить настоящую модель машинного обучения. И это было, когда я продал другую компанию — Vochi в Pinterest. Там на видео выделяешь объект и можно эффекты прилепить к отдельному объекту. Фишка была в том, что нейронная сеть распознает этот объект на видео и не нужно каждый кадр перерисовывать. Мне показалось, что задача, как движутся грозовые облака, она очень похожа на задачу вот этого проекта, который мы недавно успешно продали. 

У этого был и другой угол. Я думал, а чем таким я хочу заниматься снова для души? От чего меня прет? Что мне нравится, где есть новизна? Я тогда жил в предгорьях Альп, видел, как погода формируется, какая она меняющаяся. Еще посмотрел фильм, по-моему, «Аэронавты» назывался, про предсказание погоды, который меня впечатлил. И я подумал: «О, класс, хочу вот этим заниматься». 

Мы хотим добиться поминутной точности. И мы теорему Ляпунова о том, что хаотические процессы нельзя предсказывать, переформулировали для себя. Или я у себя в голове переформулировал. В оригинале: чем дальше в будущее, тем экспоненциально возрастает ошибка. Мне не нравится такая формулировка — пессимистичная. Мне нравится оптимистичная: чтобы двигаться в будущее и не терять точности, нужно в настоящем иметь экспоненциально больше информации. 

А мы как раз живем в мире, где у нас экспоненциально растет объем информации, в том числе и о погоде. И в последнее время появилось много чего, те же метеорадары, которые с высокой точностью собирают постоянно данные о погоде.

Мы хотим сохранить одну, две, три минуты точности. Сейчас мы предсказываем погоду где-то на два часа и задача максимум — на сутки. Я считаю, что если получится на 12 часов, то это будет здорово. Но это, конечно, очень амбициозно. 

Когда мы начали это делать, оказался еще один интересный момент, который я вообще не понимал, даже когда брался. Тебе нужно всю атмосферу планеты Земля считать целиком. Она когда-то считалась сутки. А сейчас самое крутое, что слышал, атмосферная модель обсчитывается за шесть часов. 

А мы как бы подходим с другой стороны спектра. Мы делаем так, чтобы у нас от обновления каких-то данных какого-то источника до попадания в продакшн нового прогноза было в идеале меньше 5 минут. Сейчас в границах 10 минут.

Выход в мир

Сергей Чалый: С высоты тебя нынешнего — твои отношения с ПВТ и как ты оцениваешь его роль в беларусском IT? Ты же в нем сразу не участвовал. Потом решил, что вы именно там создадите компанию. Оттуда собственно ее и продавали же. А потом была такая новость, что тебя еще и с доски почета убрали. 

Юрий Мельничек: Изначально, мне кажется, ПВТ был историей для больших аутсорсинговых компаний, у которых понятная бизнес-модель. И когда пришел Всеволод Янчевский (начальник главного идеологического управления Администрации президента Беларуси, бывший директор администрации Парка высоких технологий), он опросил огромное количество людей из индустрии. И тогда, мне кажется, IT распахнула свои двери для стартапов. Это безусловно было очень здорово. 

И там были не только всякие налоговые истории. Просто сама сделка стала возможной. Потому что в ПВТ были так написаны регуляции, что можно было договора на английском составлять и много всего такого. Там радикально все не то, чтобы обелили, но из зоны серой вывели, где не понятно, можно или нельзя. Если что-то находится в серой зоне, то юристы скажут, почему нельзя.

Сергей Чалый: Моя изначально претензия к ПВТ была в чем? Что вы создаете глорифицированную, но шарашку в общем и целом неблагоприятном беларусском климате. Идея была какая: да, это у нас такая типа песочница, мы не только для своих делаем, мы как бы потом обещаем на всю экономику распространить, если что-то получится. Но это оказалось неправдой. 

Юрий Мельничек: Я не думаю, что это так планировалось. Думаю, что появилась возможность сделать такую регуляцию, и ее сделали. Когда ПВТ появился, он стал возможным только для компаний, которые работают на экспорт. Что я слышал, из-за того, что это экспортные компании, не было такого вето, что вы там в экономике что-то поломаете. 

Сергей Чалый: Но и в этом же потом была главная претензия: а где же повышение производительности традиционных отраслей беларусской экономики? Это было прописано в целях создания ПВТ еще первым его указом. 

Юрий Мельничек: Это, мне кажется, вопрос где-то между Администрацией президента и ПВТ. Я в этом смысле либертарианец, считаю, что ВВП идет, налоги платятся, люди получают зарплаты, растет внутреннее потребление — ну, класс! Ты же сам говорил, что появилось много крафтовых баров и барбершопов. И связывал это с появлением ПВТ. То есть экономика развивалась. Мне кажется, это прекрасно. И план, как я слышал, был, чтобы это не только IT, а в целом весь High-tech. Я из неайтишного High-tech знаком только с BioTech.

От глобального к региональному

Сергей Чалый: Важный вопрос, в том числе и через судьбу ПВТ. Вот эта вот шарашка, которая изначально предполагалась как выход во весь остальной мир, в случае изоляции превращается в обычную шарашку, как это было во времена Сталина того же. Я смотрел не так давно результаты опроса dev.by по возрастному составу IT-специалистов, которые есть в Беларуси. Резко сокращается количество молодых. Как мы это переводим? Возможность входа закрывается. И напротив растет доля опытных, людей даже за 40 лет. А что делать?

Юрий Мельничек: Мне кажется, что сравнение с шарашкой не совсем корректно. Условно, есть хутор. Если хутор превращается в деревню и в деревне есть 20-30 домов, то обычно есть какое-то сельпо или лавка приезжает. А если в деревне 500 домов, то в деревне появляется школа. А если в деревне две тысячи домов, то обычно уже появляется и больница. А если в городе 500 тысяч человек, то есть клуб настольных игр. А если 10 миллионов человек, то есть клуб настольных игр определенного типа. 

И так же с научно-техническим прогрессом. Я слышал про такую работу, посчитать сколько человек должно быть в технологической цепочке, чтобы создать космический корабль. И кажется, что это где-то около полумиллиарда. От 300 до 500 миллионов. И в советских шарашках у них была поддержка всей советской репрессивной системы. А это 300 миллионов человек. А в Беларуси такие шарашки невозможны, потому что нет поддержки вот этой системы. Первое.

Второе такое пессимистичное наблюдение, что с деглобализацией рвутся экономические связи. И деглобализация касается не только России или Китая. Есть такие первые признаки деглобализации в отношениях европейских стран и США, например. 

И это очень видно в венчуре, потому что венчур как бы поделил мир на регионы и венчур начинает больше посматривать уже в свой регион. Потому что венчур думает на долгий срок. А что там будет даже через семь лет? И поэтому венчур становится очень-очень региональным. 

Ходят слухи, что США могут ввести после выборов, если Трампа выберут, тарифы против Европы. Ходят слухи, что ВТО накрывается. Соединенные Штаты обеспечивали безопасность морских путей сообщения. А сейчас у них в политике очень много разговоров, а зачем нам это надо. Это все разрывает технологические цепочки. И это значит, что мы все, вся планета, будем жить хуже и беднее. 

Айтишный кризис

Сергей Чалый: А беларусам что делать? Как вести бизнес в Беларуси — понятно. Как стартап делать — понятно. Как вести бизнес на Западе, в принципе понятно, но нам это мало…

Юрий Мельничек: С беларусами все тоже очень понятно. Есть два варианта — либо уезжать, либо терпеть. 

Еще одно замечание, что в целом, как я вижу, в глобальном IT сейчас происходят кризисные явления. Google увольняет людей, Facebook увольняет людей. Технологические гиганты увольняют людей. 

Мои друзья из Google говорят, что сейчас, уже сегодня у них производительность их труда выросла в два раза. То есть те программисты, которые есть, они могут произвести в два раза больше программных продуктов. И ожидание, что, скорее всего, за следующие 10 лет рост будет в 10 раз. И вопрос, будет ли эластичен спрос? Нужно ли будет нам в 10 раз больше программных продуктов? Потому что, чтобы у этого был большой экономический эффект, нужно, чтобы так же сильно возросло потребление. 

Наверное, какие бы крутые фильмы ни были, в 10 раз больше фильмов смотреть не получится, потому что в сутках еще нужно спать. Появляется персонализированное кино. Ну, окей. Появятся какие-то такие штуки. Но время потребления может увеличиться, ну, в два раза. И то я сомневаюсь. Но оно не увеличится в 10 раз. 

Получается, что нам не нужно будет столько программистов. Виной этому AI (искусственный интеллект). Но AI-программистов — их мало по количеству и создаваемому функционалу. AI за счет увеличения производительности труда делает так, что работа в IT становится более конкурентной. 

А вот кто от этого выигрывает, это люди, которые понимают не как сделать продукт какой-то программный, а какой сделать. Сейчас на Steam вышла игрушка, которая попала в топ-10 Nintendo Switch и номер один по продаваемости на какое-то количество дней, которую сделал один человек. Мне кажется, что этот тренд будет усиливаться. И люди, которые хотят получить вертикальный лифт, им нужно искать какие-то свои ниши. Для них инструментария стало намного-намного больше. Если кто-то из вас хотел сделать программный продукт и не знал, как там нанимать программистов, то сейчас то время, когда программистов можно не нанимать. 

А, например, если посмотреть на BioTech, то там совсем все по-другому. Тот же «Оземпик» — лекарство для похудения, оно вывело Novo Nordisk (датская фармацевтическая компания) в самую дорогую компанию среди BioTech в мире.

Сергей Чалый: Это изначально лекарство для борьбы с диабетом, которое едят все, кто хочет похудеть. 

Юрий Мельничек: Колют. И у [финансового холдинга] Morgan Stanley есть такая интересная штука — они для своих приватных инвесторов делают такие как бы фонды. Когда появился AI, они делали AI winners, фонд компании, и AI potentially disrupted. Точно так же они сделали для GLP-1 блокаторов — winners и disrupted. И по тому, как расходятся графики у winners и loser, можно смотреть, как хайп идет. И вот хайп «Оземпика» супер похож на хайп AI. Но разница фундаментальная, как я считаю, в том, что там люди покупают.

Лекарство для мировой экономики

Сергей Чалый: А если еще перекинуть мостик на то, что это будут продукты, увеличивающие продолжительность жизни, то у тебя рынок автоматически расширится. Количество времени потребления. 

Юрий Мельничек: Да-да. И это то, что спасет мировую экономику. 

Сергей Чалый: Лекарство от старения — это, вообще, что? Как оно работает, насколько это реалистично и какие перспективы?

Юрий Мельничек: Я зайду издалека. Из своего личного опыта. Я, когда работал в Google и пошел делать МАРS.ME… Прежде чем пойти делать МАРS.ME, я поговорил с коллегами из Google. И всем казалось, что уместить карту всего мира на телефон, даже одной страны, рисовать там и искать — это абсолютно невозможно, не поместится. И МАРS.ME был арбитражем того, что появились смартфоны. А индустрия считала, что невозможно на них делать серьезные вещи. 

И AIMatter, который купил Google, был арбитражем того, что невозможно в смартфоне запускать искусственный интеллект. Vochi, которые мы продали в Pinterest, были во многом арбитражем того, что невозможно один и тот же объект определять в видео. И, мне кажется, что борьба со старением — это прям вот это. Что мы считаем, что это невозможно, и это кажется абсолютной фантастикой. 

Очень обидно, когда ты смог это сделать, тебе говорят через 5-10 лет: «Ну, так это сразу было понятно». 

Сергей Чалый: Это мой любимый аргумент, ну, всем же было понятно еще тогда. 

Юрий Мельничек: У нас очень много генетических программ, которые включаются во взрослом возрасте и не выключаются. И самый такой классический пример — хрящи растут — нос и уши. Они растут бесконечно. И даже если мы остановим старение, все равно будут нужны отдельные таблетки, отдельный укол, чтобы остановить рост хрящей. И мне кажется, что это будет постадийный эффект — первое, что нас убивает, нас старит или нам мешает, оно когда отменится, очень сильно упадут границы.

Сергей Чалый: Тут же история с раком, который стал повсеместно проблемой, — это же рак долго живущих людей. У людей, живших в другие эпохи, он просто не наступал, потому что их продолжительность жизни была меньше.

Юрий Мельничек: Рак уже в принципе понятно, что будет побежден. 99% того рака, которым болеют люди, будет побеждено. Ладно, 95% будут побеждены препаратами, которые сейчас уже существуют. Еще не сертифицированы. Дальше будет альцгеймер, если его не успеют победить быстрее, выбьется в номер один. 

Есть интересный момент. У компании Gero Startup, где я инвестор, у них data science показывает интересную штуку. Есть два тренда старения, которые друг с другом бегут наперегонки. И у разных биологических видов разные добегают первыми. 

У мыши и у человека разное к старению приводит. Самый простой параметр у человека и у мыши — мы стареем экспоненциально, вероятность смерти растет экспоненциально, а у мыши есть параметры крови, которые растут с той же скоростью, что и вероятность смерти. Она как бы ломается, она себя не чинит и разрушается. А у человека этого нет.

Специалисты из компании Gero Startup прогнозируют, что будет два типа лекарства от старения. Условно, что-то, что нужно старикам, что их сделает менее дряхлыми. Это про качество жизни. И это позволит прожить на десятки лет дольше. Это, условно, препарат, который в каком-то биологическом моменте будет делать жизнь лучше. К примеру, на протяжении двух недель жизнь будет меняться в лучшую сторону. Скорее всего. 

А вторая история про то, чтобы повыключать те программы генетические и поостанавливать процессы или позамедлять процессы, которые нас медленно старят. Старение же начинается в 25 лет, не в 70.

Сергей Чалый: Моя гипотеза, что в 27. Почему? Знаешь же этот клуб 27 — самоубийств артистов, музыкантов, художников. Потому что заканчивается этот первичный импульс, который тебя в мир запустил.

Юрий Мельничек: Условно, у человека есть четыре периода в жизни. С эмбриональным развитием — пять. Детство, какая-то юность, какой-то взрослый период и в какой-то момент возникает старость. И в вот этот рубеж из юности во взрослую жизнь происходит переключение генетических программ. И лекарство от такого старения, скорее всего, не будет давать вообще никакого эффекта мгновенно. Его нужно будет принимать чем раньше, тем лучше. В идеале, в районе 25-30 лет. 

И вот представь, что есть лекарство, которое останавливает старение. Где, вообще, мотивация его использовать? Представь, что, как у прививки от коронавируса, у него есть побочка, после него пару дней себя плохо чувствуешь. 

Сергей Чалый: А, возможно, эти побочки будут хроническими.

Юрий Мельничек: А мгновенного вознаграждения нет. Это же такая история, что вознаграждение может быть через 20 лет. А какой-то неприятный эффект, какие-то трудности нужно испытывать сначала. Я думаю, что когда лекарство от старения появится в массовом доступе, еще потребуется большая, либо насильственная перестройка людей, чтобы начать его принимать. 

Что хорошего нашей цивилизации принесла эпидемия коронавируса, это то, что очень быстро разрешили мРНК-вакцины. Они же, условно говоря, печатаются. То есть ты вводишь код, который тебе нужен, и код составляется. И это очень близко к программированию. Нам просто нужно разобраться в нашей генетической программе и исправить там баги. А поскольку эта программа сложная, разбираться в ней лучше с помощью искусственного интеллекта. 

Счастье, которое купишь за деньги

Сергей Чалый: Еще один вопрос про переход от программиста к предпринимателю и венчурному инвестору. У тебя теперь семейный фонд Melnichek Investments.

Юрий Мельничек: Ну, да, организация, которая управляет какими-то моими активами, инвестициями. 

Сергей Чалый: Тот, кто управляет, — это твоя родственница. 

Юрий Мельничек: Моя двоюродная племянница. 

Сергей Чалый: Это что? Все еще идея венчурного фонда, но теперь ты это делаешь исключительно in house, это какая-то проблема доверия? Или это переход на какое-то другое качество — это такой фонд управления моими деньгами, который потом унаследуют мои дети? 

Юрий Мельничек: Ну, посмотрим. Хотелось бы, чтобы он увеличился до таких размеров. Я, на самом деле, против наследования. Я, вообще, считаю, что институт наследования — это большое зло, которое вредит человеческой цивилизации. 

Сергей Чалый: Я абсолютно с этим согласен при том, что я не либертарианец. Потому что вот этот механизм наследования — это один из механизмов, который приводит к тому, что расслоение по доходам растет, что делает общество менее устойчивым. Если ты противник наследования, ты разделяешь модную идею — клятва о том, что я 99% своего состояния передам на благотворительность? 

Юрий Мельничек: В той или иной форме да. Мне кажется, что это с Нобеля началось. И у него это очень эффективно получилось. Мои активы, они вообще еще не сравнимы ни с Гейтсом, ни с Баффетом. Даже близко. У меня много сил, я больше вижу потребность не уходить на пенсию, а их инвестировать в то, что классно, где мне прикольно, в то, что, мне кажется, действительно меняет мир, имеет шансы поменять мир. 

Сергей Чалый: Могут ли деньги купить счастье? Одно исследование показало, что порядка 110 тысяч долларов в год — это тот уровень, при котором ощущение счастья выходит на плато. Имеется в виду дохода, потока. 

Юрий Мельничек: Я много лет назад встретился с настоящим мультимиллиардером. Он мне с грустью говорит: «Знаешь, Юра, смотри, как мир несправедливо устроен. Вот ты миллионер, а я — миллиардер. Но я не могу себе ничего лучшего позволить. Ты ездишь на тесла, я езжу на тесла, у тебя самый лучший смартфон в мире, айфон последней модели, и у меня айфон последней модели. И всех моих денег недостаточно, чтобы сделать телефон лучше, чем его делает Apple. Единственное, я купил себе сразу две тесла. И если одна ломается, я пересаживаюсь на другую». 

Я видел выступление на эту тему, где говорилось, что, если вы считаете, что счастье нельзя купить за деньги, вы просто неправильно покупаете. Там был эксперимент, он, конечно, как сова на глобус, но смысл в том, что, если счастье хочешь купить за деньги, то их нужно тратить не на себя, а на других людей. 

Благотворительный налог

Сергей Чалый: То, что называется эффективный альтруизм.

Я многократно говорил о том, что это новое качество этой эмиграции. Если раньше люди выезжали и оказывались в одиночестве, превращались в хороших немцев, поляков, еще кого-то. То сейчас — это комьюнити, где уже начинает работать то, что в принципе считается определением диаспоры, когда становится экономически возможным оказание услуг своим же. Ну, а потом это, может быть, становится интересно кому-то другому. 

Сейчас речь идет о том, что все движется в эту сторону, но все еще не до конца так. И без средств это до сих пор не живет. А не думал ли ты когда-нибудь о поддержке беларусской культуры, оказавшейся здесь, которая пока еще не самостоятельная?

Юрий Мельничек: Если говорить, как я на это смотрю… Я считаю, что налогообложение в ПВТ было слишком хорошим. И я считал для себя какую-то благотворительность — как добровольный налог. 

Первое — я сейчас не зарабатываю из Беларуси. Где-то, наверное, с беларусов, но не из Беларуси. И моя налоговая база возросла сильно. Поэтому мое изначальное отношение, что это как такой налог, который я сам себе определил… Моя основная мотивация на благотворительность снизилась. 

Второе — лично для меня, когда был расцвет протестов, расцвет культуры, я в этом всем очень мало участвовал. Но сейчас я вижу разные организации, у которых возникают разовые разрывы. И я периодически участвую в том, чтобы помочь кому-то преодолеть какой-то разовый разрыв. По моей внутренней бухгалтерии я эти деньги разделяю на блага, которые вот это что-то приносит потом долгие-долгие годы, потому что оно не умерло в моменте. 

И третий момент, наверное, тоже связанный с моим отношением к благотворительности, истекающий из того, что это как налог. Когда я продал что-нибудь, у меня такой сразу всплеск. Когда не продал, у меня есть поддерживающий уровень. Мой бизнес непостоянного дохода — такие горки. Мои вклады в благотворительность тоже такие. 

Но вот сегодня я как раз договорился, что одному проекту помогу совсем скромной суммой, чтобы как раз сделать мост между двумя их финансированиями, которые у них уже есть. 

На самом деле, когда базовые потребности покрыты, где деньги дают большее качество жизни, оно не в потреблении, а в том, чтобы их направлять либо в одни проекты, либо в другие, либо в третьи. Я в этом для себя вижу сакральное слово «капитализм». Капитализм — это не про то, чтобы иметь деньги на счету в банке. Это про то, чтобы ответственно распоряжаться деньгами и они служили созданию дальнейших благ. 

Читайте другие интервью с гостями «Ночи с Чалым»:

«Развитие беларусской музыки в выходе из беларусского гетто». Папа Бо в гостях у Чалого

Первое интервью после освобождения и отъезда. Мерием Герасименко в гостях у Чалого

«Уважаемый зритель, мы тоже люди». Андрей Новик в гостях у Чалого

«Начинали писать как фантастику, сделали нечто практически документальное». Создатели сериала «Процессы» в гостях у Чалого

«Чудесное обаяние мерзости». Пукст в гостях у Чалого