Первое интервью после освобождения и отъезда. Мерием Герасименко в гостях у Чалого

Мерием Герасименко — беларусская певица. В начале августа 2022 года ее задержали после концерта на террасе бара «Банки-Бутылки», который находился в центре Минска на улице Зыбицкая. Артистка среди прочих исполнила песню украинской группы «Океан Эльзи» «Обійми».

В январе 2023 года Мерием Герасименко признали виновной в «активном участии в групповых действиях, грубо нарушающих общественный порядок». До вынесения приговора певицу держали в СИЗО — это около шести месяцев. Ее осудили на три года домашний химии. После выхода из СИЗО певица покинула Беларусь. 

Дело без претензий 

Сергей Чалый: Сейчас вы наблюдаете первое интервью Мерием после освобождения и отъезда. Спасибо за эксклюзив. 

Давай начнем с 2022 года, потому что я хочу представить себе, как выглядела жизнь до момента задержания. Ты даже не представляла себе, что могут возникнуть какие-то претензии у силовиков по образу жизни? Потому что ты поешь, занимаешься творчеством, у тебя бизнес.

Мерием Герасименко: Музыкальная школа.

Сергей Чалый: Казалось, что в этих условиях можно жить и продолжать жить? 

Мерием Герасименко: Я немножечко уже отличилась в 2020 году: и в августе, еще когда были все события, и когда умер Рома Бондаренко. Потому что написала трек «Не забудем, не простим». Я написала просто первый куплет, он разлетелся на миллионы просмотров. Тогда я дописала и в ноябре он вышел. 

В декабре на меня было написано анонимное заявление одной женщиной, которой я отказала в сотрудничестве. Она просила, чтобы по поводу меня был проведен акт проверки, потому что мое творчество является пропагандой ненависти к беларусскому народу. Хотя, если быть честной, в своем треке я писала лишь то, что было констатацией факта. И так как я человек творческий и выражаюсь через музыку, я лишь описала события в том состоянии, в котором была. Меня вызвали на допрос. Он проходил несколько часов. Мне запретили выезжать из Беларуси. Потом мне…

Сергей Чалый: Это 2021 год?

Мерием Герасименко: Это 2020 год. Это декабрь, перед моим первым сольным концертом. А потом мне пришло постановление, что в возбуждении дела против меня отказано и мой трек не признан экстремистским. 

В 2021 году, в январе, на мой день рождения у меня был первый сольный концерт почти на 1000 человек, где я приняла решение, что мы поем этот трек [«Не забудем, не простим»]. Потому что люди, которые пришли на концерт, хотели услышать мое творчество и услышать этот трек. И, в принципе, это было последнее мое исполнение этого трека на публику. 

После задержания в августе 2022-го, и вообще, все мое дело строилось на том, что прямых каких-то ко мне претензий, назовем это так, не было. И у меня были талмуды экспертизы по треку. Я смеялась, потому что как автор даже не закладывала тот смысл, который нашли эксперты.

Сергей Чалый: Это обычная ситуация для любого автора, когда у него спрашивают: «Ну, вы же это думали?». 

Я видел, что в [твоем] инстаграме прямо выбран кусок с 2020-го где-то. То есть период протестов. 

Мерием Герасименко: Отсутствует. Во-первых, вся лента была почищена по ультимативной просьбе. Это была ультимативная просьба для моей безопасности после освобождения. 

Но я могу сказать, что я человек творческий, на амбразуру не лезла. Я четко понимала, что я остаюсь со своей позицией. Я выражаюсь через музыку. У меня не было какого-то контента в контексте вообще. Но были некоторые моменты, которые пришлось почистить. 

Песня для тех, кому плохо

Сергей Чалый: Я понял, да. Это немножко меняет мое представление о произошедшем. То есть выступать против власти не стоит, но выступать в поддержку Украины можно?

Мерием Герасименко: Я не скажу, что это выступление было в поддержку Украины.

Сергей Чалый: Там было «Споем для Украины!» перед исполнением песни.

Мерием Герасименко: Да, но я могу пояснить некоторые моменты. А так как я — человек, выступающий на большую аудиторию, ты никогда заранее не продумываешь, что тебе сказать. Я сказала в своем коллективе, что я хочу спеть эту песню. Если люди были на концерте, они могут четко помнить фразу о том, что я не буду говорить лишних слов, мы сейчас споем эту песню для тех, кому плохо, и поддержим. Но когда перед тобой поет Минск в 1500 [человек]... У меня прям мурашки сейчас. И, конечно же, потом в моменте я сказала «чтобы поддержать», потому что у меня очень много людей и очень много друзей близких моих из Украины. 

Я встретила начало войны на Бали, и со мной были ребята, которые просто в моменте оказались без своего дома, потому что его разбомбили. Для меня эта ситуация очень больная. Во мне заложены правильные человеческие качества. И самое главное качество — я против войны. Я считаю, что прав тот, кто защищает свой дом.

Сергей Чалый: Несомненно. Тогда вернемся к моменту исполнения. Там же было много сообщений в новостях, насколько я понимаю, неверных. Задержание случилось не сразу после концерта? 

Мерием Герасименко: Нет, не сразу после концерта. Мы спокойно провели вечер, были с директорами «Банок-Бутылок». На следующий день мы собирались уезжать. То есть первый звонок от так называемых сотрудников мне поступил после обеда на следующий день. И мне никто не сказал о том, что ко мне есть вопросы по поводу моего концерта. Была придумана история, что я прохожу свидетелем по какому-то случаю. Но я, к счастью, заканчивала юрфак. И очень многие мои одногруппники работают в органах. Один мой звонок человеку, где я сказала: «Пробей меня, пожалуйста, по базе и скажи, какие вопросы ко мне». И он мне просто говорит о том, что я вообще в уголовном розыске.

Сергей Чалый: Ничего себе!

Мерием Герасименко: Мной было принято решение действовать очень оперативно. Я собрала вещи, уехала и они наведались. Наведались так, как будто они забирают какого-то террориста — просто выломали дверь с корнями. И у меня в квартире потом оказывается почти 15 сотрудников ОМОНа. Как бы, хочу заметить, что двери выламывали три раза. И даже когда я уже сидела.

Сергей Чалый: Насколько я понимаю, там же задержание было в два приема? 

Мерием Герасименко: Там вообще сюр был. Я вот это сейчас вспоминаю…

Змагарка, поддерживающая фашизм

Сергей Чалый: Я пытаюсь понять, в чем вообще смысл претензий. Я смотрел по новостям и событиям. Это, по-моему, был переломный момент. Был еще один случай, когда за исполнение украинской песни человек был задержан. Просто не такой медийный, резонанса не получил. То бишь какой-то сигнал власти твоим кейсом остальному обществу хотели подать, но в чем претензия? 

Мерием Герасименко: Да, по сути, претензии… Змагарка, поддерживающая фашизм. Когда это произошло, я еду, меня начинают оскорблять [силовики], обижать. Я просто слушаю и думаю, ну, держи телефон. Люди все прекрасно знают, я каждую зиму провожу на Бали. И, как ни странно, флаг Бали — это красно-белый флаг. И когда я на Бали сижу под балийским флагом, они мне доказывают, что я сижу под флагом с «Погоней». 

Я провела 12 часов в РОВД. Потом меня отправили на Окрестина, а через пару часов отпустили. Привезли снова в РОВД. Начальник подписал мой документ, подписку о невыезде, сказал, что у меня в понедельник суд. Я честно могу сказать, никуда не собиралась до суда уходить, потому что я считаю себя законопослушным гражданином. 

Вернулась домой. И там был мой молодой человек, ситуация с которым вообще абсурд и апогей всей истории.

Сергей Чалый: Он тоже был задержан, нет? 

Мерием Герасименко: Он, так как выломали двери у меня в квартире, с моими друзьями приехал туда. Квартира полностью нараспашку. Он остался там. Я приехала

домой, меня отпустили. Он сказал: «Давай уезжать отсюда». Я говорю: «Пожалуйста, я на ногах была больше суток, я хочу поспать, мне бежать некуда». А он говорит: «Ладно, хорошо, давай поспим». Мы ложимся спать — это был день — буквально на час. Через час мы просыпаемся, потому что три амбала из ГУБОПа с пистолетами говорят: «Лицом в пол!». 

Сергей Чалый: И вот это вот интересный нюанс тоже, потому что это же другое ведомство.

Мерием Герасименко: Так они не знали, чего они приехали. Мы такие: «А чего вы приехали? У нас есть документ, что меня отпустили». Он говорит: «Нам сказали к вам наведаться». 

Просто, когда меня отпускал начальник после первого задержания, один из сотрудников, который работает в этом ведомстве, прямо залетел в кабинет, говорит: «Ее нельзя отпускать, она уедет». И потом, самое интересное, что этот прекрасный человек был свидетелем на всех судах. Вы ж знаете, как у нас суды проходят. Когда у свидетеля видна только часть лица. Но когда человек не выговаривает букву «Р», я, как человек, который занимается голосом, ему четенько сказала: «Очень рада тебя снова слышать». Он еще у моего молодого человека был на всех административных судах. 

Это он просто позвонил в это ведомство. Они приехали. 

Они приехали, положили лицом в пол. При мне из моего кошелька достали деньги, забрали карты. Нас забрали в ГУБОП. Моего молодого человека они посадили в кабинет, натянули ласточкой — это когда четыре человека тянут за руки за ноги, избивали его просто до состояния коматоза. Все потому, что он отказывался давать ложные показания. 

Они его заставляли сказать, что средства с моего благотворительного концерта в «Банках-Бутылках» отправлялись на спонсирование ВСУ и Байрактары. Это слово я узнала на первом допросе, я не могла его выговорить очень долго. 

Сергей Чалый: Но однако же это не помешало в итоге быть осужденной? 

Мерием Герасименко: Мне? Да конечно, за милую душу! Просто не нравится, когда ты не мыслишь так, как они. Вот и все. Когда ты приезжаешь в ГУБОП, там везде буква Z, там везде свои орнаменты, которые никак не вяжутся с моей страной. 

Достойные люди в органах

Сергей Чалый: Вот я зацепился за юридическое образование, хотела быть прокурором?

Мерием Герасименко: Да, я хотела работать следователем, хотела работать в прокуратуре. 

Сергей Чалый: Расскажу тебе историю. Несколько лет назад, задолго до этих событий я читал материал беларусский, когда журналисты пошли брать интервью у абитуриентов юридических вузов, в том числе высшей школы МВД и так далее. Я на всю жизнь запомнил ответ одной девочки. Она сказала: «Я всю жизнь хотела наказывать людей». Надеюсь, это не у тебя?

Мерием Герасименко: Нет. Мне нравятся правовые нормы и мне всегда хотелось помогать людям. Я была старостой группы. Я очень любила юриспруденцию. Я посвятила этому восемь лет своей жизни. И на самом деле это очень мне помогло в моем нелегком пути, потому что я прекрасно понимала, как выстраивается линия допросов, как линия давки психологически, что от тебя хотят. Хотя за полгода там, я узнала намного больше, чем за восемь лет юрфака. 

Твоя фраза по поводу того, что я хочу наказывать людей. Я могу сказать… 

Сергей Чалый: Не моя фраза. 

Мерием Герасименко: Да, этой девушки… 

Вообще, в органах есть достойные люди. Это я могу смело сказать. Те, которые любили свою работу. Но есть люди, для которых за счастье унижать и понимать, что сейчас человек, который лишен свободы, очень слаб, уязвим. И когда у тебя нету свободы, у тебя нету ничего. И они над тобой просто издеваются. Здоровый человек с правильной психикой, с правильными моральными, человеческими ценностями не может издеваться над человеком слабее. 

Это мое понимание. А там было очень много ребят, когда ты просто видишь ноль интеллекта в глазах. 

Особенно это прекрасное место, которое, я надеюсь, когда-нибудь сотрут с лица земли, — Окрестина. Я никому там не желаю быть. И я после 2020 года знала, понимала, слышала, что там. Но я реально не представляла, что у нас есть такое в XXI веке, когда для того, чтобы получить маленький кусочек мыла, ты выпрашиваешь, вымаливаешь. Ты спишь с бомжами, ты спишь на полу. И все равно, что там женщине может быть 70 лет, у нее проблемы. Все, ты потерял полностью какие-либо права как человек в современном обществе.

Сергей Чалый: Нахождение таких людей там — это же не случайность, это уже система, это система отбора. 

Мерием Герасименко: Каждая структура набирает людей по собственным алгоритмам. Но я могу сказать, что много мозгов не надо, чтобы поступить в школу милиции.

Сергей Чалый: Это мы видели даже по проходным баллам.

Мерием Герасименко: Есть ряд случаев, когда преступления в действительности раскрываются, людей ловят, которые в действительности являются преступниками. Я вообще попала в такую ситуацию, что была обвиняемой в СИЗО и потерпевшей. У меня была ситуация по моему имуществу. Я сидела в разных камерах с человеком, который меня обманул на очень большую сумму денег. Ко мне приходил Следственный комитет. Те представители общались со мной как с потерпевшей. И свою работу по итогу они выполнили в рамках моего дела очень достойно, очень хорошо. И сейчас настоящий преступник наказан на много лет. 

Сергей Чалый: Да, удивительно, конечно, такая параллельная жизнь. 

Мерием Герасименко: Параллельная, да. Я считаю, что каждый человек имеет право на свое собственное мнение, и плюрализм мнений должен быть. Не может быть в обществе одного мнения. Это глупо — ломать жизни людей за то, что они не думают так, как им сказали думать. Потому что человек разумный, он отличается тем, что он может думать. 

СИЗО — это тюрьма

Сергей Чалый: Это спорный вопрос. Мне кажется, там как раз таки готовы уже именно к тому, что все должны думать только одинаково. 

Мы знаем, что СИЗО — это страшнее даже, чем тюрьма. На самом деле, условия хуже?

Мерием Герасименко: Я не была в тюрьме, но СИЗО — это тюрьма.

Сергей Чалый: Несомненно. Не зря же день за два считается. У тебя есть песня, которая посвящена этому периоду — «Вокруг тишина». Как ты сохраняла там душевное равновесие?

Мерием Герасименко: Моя музыка, мой голос, они помогали не только мне, они помогали всей камере. Со мной были замечательные девочки, половина из которых уже в колонии по политическим статьям. Кто-то дома. Из-за того, что я музыкант, в моей голове всегда играет музыка. Я просто начала описывать то, что находится в Пищаловском замке — это Володарского. Все события, решетка, тишина, звук сирен, чайки, которые летали, письма, которые палились постоянно, не доходили — это просто все собралось. И я в своей голове слышала мелодию. 

Как-то раз села к себе на шконку — я сидела на втором ярусе — и спела. Девочки все расплакались. В самое сложное время они говорили: «Мери, ты можешь нам спеть?».

Как только я появилась, полтюрьмы узнало, что я пришла. Мне не хочется говорить в камеру, хочется говорить в хату. Извините! У нас в камере сидела женщина. Она сидела там уже 2,5 года, была таким легким авторитетом. Все равно есть какие-то немножко не равноправные моменты, хотя все относятся друг к другу уважительно. И когда я вошла, все меня узнали. Она говорит: «А мне тут говорят, что ты поешь? Что ты поешь? Я тоже пою». И вот на таком вот пафосе. Я такая стою со своим баулом и говорю: «Можно я чуть попозже спою?». Она сидит, курит, говорит: «Ты куришь?». А я не курила, но в СИЗО закурила. Она говорит: «Ну давай, если мне понравится как ты будешь петь, будешь курить со мной. Здесь никто не курит». Я такая думаю, ну надо за место под солнцем бороться. А так как у нас постоянно были открыты окна, потому что очень большая влажность, и решетка выходила на весь корпус женский… 

Для меня трек Виктора Цоя «Кукушка» — это такой очень важный трек, он является моим главным кавером. Я его запела. И половина женского корпуса: «Мери приехала!». Ну и вот так узнали, что я в СИЗО. И по воскресеньям иногда я там пела. Ругали, говорили: «Рашидовна, потише!». 

Дом там, где хорошо

Сергей Чалый: Потрясающая, конечно, история. И, наконец, первое, что ты сделала после освобождения?

Мерием Герасименко: Поехала в Следственный комитет давать показания. 

Сергей Чалый: Супер! Боже мой! 

Мерием Герасименко: У меня суд, меня выпускают. Я еду домой. Даже не иду в душ, переодеваюсь, еду в Следственный комитет на допрос в пять часов, по поводу дела, где я потерпевшая. А потом я поехала в Макдональдс.

Сергей Чалый: Ну да, отлично. А ты в одном из своих интервью говорила о том, что хотела бы пожить в другой стране. И вот оно как-то так получилось, как бы поневоле. 

Мерием Герасименко: Да не то, чтобы поневоле. Я просто считаю себя человеком мира. Дом не там, где родные. У меня дом там, где мне хорошо. Мне хорошо, потому что я много путешествую, я люблю знакомиться с людьми. Я люблю разные пространства. Я безумно люблю Беларусь. Я все делаю для того, чтобы знали, что у нас поют, что у нас не только, простите, Алёна Ланская. Что есть что-то и другое творческое и классное. Но я же прекрасно понимаю, что, например, для моих амбиций ее мне уже было маловато, и я хотела просто поехать и попробовать пожить, поработать, попеть в других местах. Я не считаю это каким-то предательством. Я не считаю, что это плохо. Это моя жизнь, и мне так захотелось. Мне говорили на допросах: «Вот вы там все хотите сваливать, ты сваливать собираешься, кому ты там нужна?». Я прекрасно знаю, что, может быть, я кому-то там и не нужна, но себе я точно нужна. Я могу поставить шапку, встать в метрополитене и петь. 

Сергей Чалый: Вот это очень важный момент. Вопрос, который связан с этим самым нормативом властей, который говорит, что вы там никому не нужны. То бишь, грубо говоря, где родился, там и пригодился. Вас там никто не ждет, вы там никто. И начинаются даже какие-то истории про унитазы чистить, клубнику собирать и в этом духе. 

Мерием Герасименко: Это советский институт мышления, старый. Я уже новое поколение. Старое советское еще не понимает, что иногда даже…

Сергей Чалый: Я сам старое советское поколение.

Мерием Герасименко: Все равно мы не можем отрицать, что там было определенное мышление. Просто иногда можно уже уходить на пенсию со своей этой ерундистикой в голове. Мы все свободные люди. Мы не должны думать, что Бали — это деревня под Брестом. Бали — это остров. И там тоже красно-белый флаг. И это нужно понимать и воспринимать. Люди отказываются понимать, что в других странах тоже живут люди, что там можно работать, что там можно чем-то заниматься. Если бы они это понимали, в общем принимали, было бы легче. Но ты же понимаешь, половине сотрудников нельзя даже выехать за пределы страны без разрешения. 

Сергей Чалый: Это вопрос, на самом деле, про то, как ты себя видишь в ближайшее время. Потому что бизнес, я так понимаю, остался там? 

Мерием Герасименко: Ничего не осталось. Моя школа была признана экстремистской и закрыта в первый месяц, как меня закрыли. 

Сергей Чалый: А, ну вот. Ребята, про которых ты говоришь, с которыми ты исполняла эту песню, они же, по-моему, тоже остались в Беларуси? 

Мерием Герасименко: Все уехали. Все в Польше.

Сергей Чалый: Прекрасно! Люди творческие, причем даже не инструментальные музыканты, с которыми все примерно понятно, — это международный язык. Они находят здесь свою аудиторию, потому что уже белорусов настолько достаточно, чтобы с этим можно было иметь дело. Это оказание услуг самим себе. Это и есть настоящая диаспора, которая случается. 

Мерием Герасименко: Слушай, бар «Банки-Бутылки» закрыт в Минске. Мы открываем его здесь. 

Снова погрязли в страхах

Сергей Чалый: Тебя ждать в Варшаве? 

Мерием Герасименко: Конечно, мы здесь вместе с директорами — моими близкими друзьями. Все думали, что мы, почему-то, должны не общаться. Но мы сильное комьюнити. Самое классное — это жить просто в свободе. И не в страхе. Потому что сейчас то, что происходит, — это тотальное желание держать людей в страхе. И люди боятся, люди уже готовы от своих принципов отказаться из-за страха. И некоторых можно понять. Ну, например, я выбираю совершенно другую жизнь. Я не хочу тратить свое время как главный ресурс на удовлетворение чьих-то амбиций. Вы откройте дверь, я пошла. Я не собираюсь напрягать своим присутствием. 

Сергей Чалый: Слушай, но там тоже такой внутренний противоречивый посыл: «Вам не нравится — уезжайте! А, вы уехали — предатели». Так вы определитесь! Настоящие патриоты должны сидеть в тюрьме. Это мы понимаем. Я еще думал спросить, насколько изменилась Беларусь, скажем, с августа 2022-го? И вот тот страх, о котором ты говоришь? 

Мерием Герасименко: Я вышла — 90% моих друзей уехало. У меня на дне рождения, допустим, в 2020-2021 году, было 40-50 моих близких друзей. Сейчас у меня там человек 8 было бы. То есть все разъехались. 

Некоторые говорят: «Блин, ну что вас не устраивает? Не устраивает, так уезжай. Я как бы тоже немножечко не за, но я решила, что не хочу ни на Окрестина, ни в СИЗО. Мне там страшно, я там не выдержу. Как ты вообще выдержала?». У меня после тюрьмы такое: когда со мной разговаривают вот в таком контексте, я очень быстро говорю о том, что нам либо не о чем говорить, либо я тебя просто фактами сейчас закидают. Но, на самом деле, нет интереса доказывать что-то людям. Пусть каждый остается при своем мнении. 

После 2020-го была очень сильная сплоченность. А сейчас снова все погрязли в страхе. Все просто начали жить… В моей сфере — это вообще просто сюр. Эти гастроли, удостоверения. Это когда ты получаешь согласование уже не на концерт, а просто на выступление.

Сергей Чалый: Ну да. Теперь практически любое караоке, даже список песен должен быть утвержден.

Мерием Герасименко: Ну, это же абсурд! Это возвращение к Советскому союзу.

Сергей Чалый: Нет, это уже не возвращение. Советский Союз был гораздо более рыхлой системой. Я застал очень поздний Советский Союз, и это было время, когда уже никто ни во что не верил. Какая идеология, о чем вы говорите? То есть, грубо говоря, это была страна, доживающая последний срок. А этот маразм, он продолжает развиваться.

Мерием Герасименко: Мы думали, что это дно, но снизу постучали. 

Иностранное настроение

Сергей Чалый: Это я бы сравнил, наверное, с 50-ми годами позднего сталинизма, когда репрессии велись уже просто потому, что как-то «я сажаю людей, потому я сажаю». Смысла в этом никакого не было. Последние годы жизни диктатора, вот, пожалуй, с этим. 

Мерием Герасименко: А я говорила про СССР с точки зрения музыкальной сферы. Потому что тогда согласовывались песни, все исполнители. Виктор Цой — это нарушение норм Советского Союза. Я недавно нарвалась на запрещенных исполнителей, еще тогда, когда там написано «запрещенные ВИА, которые несут иностранное настроение».

То есть, по факту, я несла иностранное украинское настроение. Сейчас уже выбирают, какие песни можно слушать, какие нет. Мое мнение: музыка — она ни в чем не виновата. Музыка — она не создана оскорблять. Музыка создана для того, чтобы проявляться через свою душу и рассказывать. Музыка в истории останется. И «Перемен» останется, и «Обійми» останется, и «Вокруг тишина» останется. Такой абсурд за песню сажать людей. 

Сергей Чалый: Но понимаешь ли ты сейчас, что ты благодаря всей этой истории в том числе для людей определенной символ?

Мерием Герасименко: Я очень благодарна за теплые слова. Меня так это все смущает. Ко мне подходят, мне написал миллион людей. Мне даже писали те, кто поддерживают режим и говорили: «Мы разных с тобой взглядов, но мы очень переживали. Мы рады, что ты здесь». Я всем говорю большое спасибо. Я не хочу быть каким-то символом. Я просто хочу, чтобы в Беларуси знали, что я девочка, которая поет. Я всегда буду петь за Беларусь. Я из Беларуси. Пусть, как меня называли силовики, я хач, потому что у меня… Хотя у меня паспорт Беларуси. 

Сергей Чалый: Это толерантная Беларусь.

Мерием Герасименко: Папа у меня просто араб. Поэтому я как бы хач. 

Хочу сказать всем огромное спасибо за поддержку. Без нее это было бы невозможно пройти. Я хотела бы, чтобы у нас в Беларуси давали гораздо больше возможностей молодым талантливым людям проявляться. У нас их невероятное количество. И то, что сейчас происходит в шоу-бизнесе, если бы я была министром культуры, я бы немного сделала рокировку.

Сергей Чалый: Мы как раз обсуждали в предыдущих программах то, что происходит. Это полностью контролируемый канал, с помощью которого могут пробиться только те, кто дружит с властью. Причем даже с семьей. Но это отдельная тема [об этом читайте в беседе с предыдущим гостем шоу Александром Чернухо — ред.]. 

По поводу песни «Обійми». Раз уж мы заговорили об антивоенных песнях, ведь тут же художественное предвидение. Ведь эта песня 2013 года. «Когда наступит день, закончится война». Еще нет ни Донбасса, ни Крыма. То есть как? Теперь, конечно, эта песня абсолютно прочно является политической. 

Мерием Герасименко: Что самое интересное, я ее пела всю свою жизнь. Когда еще была карьера кавера. У меня голос низкий, он очень подходил под песни «Океана Эльзи». У нас всегда был в программе «Океан Эльзи».

Сергей Чалый: Если честно, мне с самого начала казалось, что то, что поет Вакарчук, надо исполнять женским голосом.

Не пропустите другие интервью с гостями «Ночи с Чалым»:

«Государство хочет обнести культуру высоким забором». Александр Чернухо в гостях у Чалого

«Начинали писать как фантастику, сделали нечто практически документальное». Создатели сериала «Процессы» в гостях у Чалого

«Ощущение, что руками можно потрогать, как творится история». Якубовская в гостях у Чалого

«Народ останется людьми». Хаданович в гостях у Чалого