Андрей Кашперский — беларусский режиссер, сценарист, актер и продюсер. Михаил Зуй — актер, сценарист и композитор. В конце 2023 года телеканал «Белсат» выпустил игровой сериал из четырех новелл под названием «Процессы». Создателями этого проекта стали Зуй и Кашперский. 

Злость в творческой форме

Сергей Чалый: Ну, начать я хотел с чего? Сколько заняли у вас четыре серии?

Андрей Кашперский: Смотря с какого момента брать отсчет. С момента придумки? С 2020 года, да? Мы в 2020-м были на одном из протестов, и там передо мной задерживали омоновцы людей на площади. Это был июль, 14-е, кажется, июля, что-то связанное с Бабарикой, с тем, что его не допустили. И я был возле филармонии. Передо мной задерживали нескольких людей. Много людей совали в автозаки, и не только в автозаки. Я с другом пошутил: «Слушай, а если в тюрьмах места закончатся для политзаключенных? Эти омоновцы будут домой на передержки брать людей?». И он посмеялся. Я посмеялся. И вот мы здесь. 

Сергей Чалый: У меня, честно скажу, про [первую серию сериала «Процессы»] «Передержку» сразу возникла аналогия с очень старым анекдотом про человека, который работал палачом. Приходит [палач] домой с каким-то мужиком. Жена говорит: «Что это такое?». «А это я халтуру на дом взял». Вот у меня, честно говоря, такая была мысль. 

Андрей Кашперский: Я не знал этого анекдота. Я вообще сюда пришел образовываться по анекдотам. Мне сказали, что здесь рассказывают классные анекдоты.

Сергей Чалый: Мы говорим о том, из чего вообще, из какого сора рождаются эти идеи? 

Андрей Кашперский: Мы сделали с «Белсатом» новогодний фильм в «Чин-Чины в стране чудес», и после этого мы друг с другом — с «Белсатом» — полюбили друг друга и решили, что нам нужно сделать еще что-то. И вот придумали такой формат антологии, антологии «Процессы», как «Альфред Хичкок представляет», «Сумеречная зона», «Байки из склепа». Что там еще? «Черное зеркало». «Ералаш». И мы решили, что нужно попробовать сделать такую форму с разными историями, потому что было очень много абсурдных новостей. 

И мы, в первую очередь, вдохновлялись новостями, этими ужасными новостями, про которые очень сложно сказать вот это слово — «вдохновлялись». Но все эти новости вызывали у нас одно единственное слово, которое мы постоянно повторяли друг другу, — «злость». 

Михаил Зуй: П*здец!

Андрей Кашперский: А, п*здец, да.

Сергей Чалый: Я догадался.

Андрей Кашперский: И мы решили, что нужно сделать сериал, который будет, наверное, экранизацией этого слова. И вот у нас все на «П», серии наши…

Михаил Зуй: «Передержка», «Патриотическое упражнение», «Приснилось» и «Программа передач».

Андрей Кашперский: Я попробую рассказать, что такое «Процессы», тем, кто не знает. «Процессы» — проект про примитивность пропаганды. 

Михаил Зуй: Подхватить?

Андрей Кашперский: Потом. Хотя, подхвати.

Михаил Зуй: Подражание, прерогатива, подчинение и… И все-все, я сгорел. На самом деле, слово «п*здец» — это то слово, которое, зачастую, возникает, когда читаешь новости или слышишь историю про знакомых, или друзей, или родственников. И это вызывает сильную злость. И злость для нас — это такой бензин, это не что-то плохое, что нужно подавлять. Это для нас процесс выхода этой злости в творческой форме.

Безответственные прокрастинаторы

Сергей Чалый: Вы немножко статистикой владеете? Мне просто очень интересно. Понятно, что там какое-то безумное количество просмотров. Меня интересует главный вопрос: какое сочетание аудитории в Беларуси и не в Беларуси, примерно представляете себе? 

Андрей Кашперский: Мы такими данными не владеем. Нам говорили штрихпунктирно про просмотры, которые были на ютубе, из каких регионов они поступали. И я знаю, что последнюю серию около 50% или 60% смотрели из Беларуси и около 30% — из Украины. Остальное — вот те регионы, в которых мы сейчас вынуждены жить. 

Михаил Зуй: Я думаю, что многие в Беларуси даже боятся не то что репостить и ставить лайки, а даже посмотреть. Потому что, кто знает, чем это может обернуться. Смотрят через какие-то ВПН’ы. 

Андрей Кашперский: Мне много раз писали в инстаграме, в телеграме комплиментарные отзывы, критику. И несколько раз были такие случаи, что люди удаляли свои комментарии и сообщения, чтобы ничего не случилось. Так что мы не владеем всей статистикой и всей правды мы не знаем. 

Сергей Чалый: Самый дебильный вопрос, который можно задать авторам: что хотел сказать автор? С какой мыслью вы к этому подходили? И получилось ли то, что вы задумывали? Вы представляли себе конечное состояние с начала?

Михаил Зуй: На мой взгляд, проект «Процессы» развивался, рос, и в конце у меня создалось ощущение, что мы создаем некий абсурдный параллельный мир, который очень похож на мир реальный и который может стать реальностью в будущем. Что-то даже становится уже сейчас. Если говорить о какой-то масштабной и амбициозной идее, то эта идея — это как какая-то вселенная с поломанными законами человечности и морали. 

Андрей Кашперский: Мне кажется, что это потом пришло к нам, потому что мы часто пишем с Мишей интуитивно, мы идем за каким-то художественным образом, за идеей, за шуткой, за рифмой. И я лично не думаю о смысле. Я не думаю сразу о том, к чему это должно привести, потому что это сразу ограничивает, это сразу делает проект и написание чем-то ответственным. А мы безответственные максимально и прокрастинаторы. Можно так говорить про тебя тоже? 

Михаил Зуй: Да. 

Андрей Кашперский: Да, Миша Зуй — прокрастинатор на букву «П». 

Сергей Чалый: Развитие очень заметно. Это действительно так. Я очень хочу, чтобы этот проект продолжался и дальше. У меня есть такая мысль, связанная с тем, что про «Белсат» мы ведь раньше знали, что он имеет классную студию документального кино, давно успешную, с победами на конкурсах международных и так далее. И этот их первый заход на территорию кино игрового — совсем не комом, очень классно получилось. И действительно видно, что с каждой серией все лучше и лучше. Мне очень не хотелось бы, чтобы они это бросали, потому что, в принципе, тогда беларусского кинематографа вообще не будет. 

Михаил Зуй: Вообще, мы можем потягаться тогда даже с «На другом берегу», с этим фильмом, да?

Андрей Кашперский: Но не с «Тум-Паби-Дум». Вряд ли. Но я тоже согласен с этими словами. Я благодарю «Белсат» за их поддержку. И за то, что не обрывали наши идеи и доверяли нашему творческому чутью. У нас были какие-то несущественные разногласия по сюжету, но нам доверяли и нам предоставили творческую свободу. Я очень этому рад. И, на самом деле, не ожидал, что мы можем прийти с какими-то смелыми идеями. Мы старались так потихонечку наступать, где-то матом, где-то, может быть, историями, где невозможно обойтись без насилия. И у нас получилось сделать все, что мы хотели изначально. И все, что там не получилось, — это наша заслуга в том числе. 

Догоняя реальность

Сергей Чалый: Здорово. По поводу того, как рождались мысли. Потому что я понимаю примерно, как могли рождаться идеи. Но я хочу сказать о другом. Многие образы и сюжеты, которые там олицетворены, они начинают работать и как прагматические. То есть, казалось бы, берем вторую серию «Патриотическое упражнение». Экскурсия для детей. Эта история с расстрелом там, приведением приговора в исполнение. Ну, окей, это понятно, это Стэнфордский эксперимент. Вот она — теоретическая основа, как под давлением человек способен причинять боль другому. А потом я читаю и вижу сюжет у Азарёнка, который рассказывает о девочке маленькой, которая хочет быть снайпером СОБРа. Вы понимаете, что такое быть снайпером, да? Это же не то, что у меня есть специальность самоходная артиллерия. Ты стреляешь за десятки километров, ты не видишь, собственно, у тебя такая компьютерная игра. Но здесь у тебя же, черт побери, пуля входит в тело прямо в прицеле крупным планом. Как вот это, оказывается, все работает. 

Михаил Зуй: В этом была даже сложность, потому что мы писали сценарий… 

Андрей Кашперский: В 2021 году начали писать, и мы писали как фантастику. 

Михаил Зуй: Вот, например, четвертая новелла «Программа передач» о матери, которая звонит сыну, раздаются взрывы, и она думает, что он где-то на войне. Хотя все говорят, что на учениях и никакой войны, в общем, нет.

И вот в момент написания одного из первых драфтов (черновиков — ред.) мы видим новость: в России плакаты, что война — это фейк. 

Андрей Кашперский: И потом в Украине сделали такой перформанс: вышла женщина с плакатом «Ваши сыновья — это фейк». 

И мы не можем догнать реальность. Она нас опережает постоянно. Мы начинали писать это как фантастику, как предположение — «что, если?». А начали делать нечто практически документальное. Мы просто, по сути, собирали то, что и так писали СМИ.

Сергей Чалый: Еще вот про что я хотел сказать — этот контекст. Все-таки аудитория не только беларусская, да и на фестивалях показывали. Люди из разных стран не так глубоко погружены в контекст. То есть были протесты, президентские выборы и так далее. Человек из России говорит: «Какие смешные вещи добавлены. Вот этот суд по мобильному телефону». Нет, это-то как раз вообще не выдумка. Вот эти суды по скайпу — это просто конвейер был. 

Андрей Кашперский: Мы показывали несколько серий в разных странах, мы показывали серию в Германии, в Эстонии два раза, в Америке. Сейчас прямо одна из новелл участвуют в кинофестивале в Лондоне. И нам приходит такая реакция от зрителей на «Процессы», что это жанровое кино, с юмором, с триллером. И это исключительно жанр, где контекст ими не считывается. Но они считывают историю и, как мне кажется, делают правильные выводы из этой истории. 

Сергей Чалый: Я с большим интересом читал в ваших интервью, что люди часто смеются там, где вы даже и не думали, что это может быть смешно. 

Андрей Кашперский: Это, наверное, самая лучшая реакция, когда зритель смеется. Сначала он как будто проглатывает эту сладкую конфетку. Например, во втором эпизоде так все выглядит приятно. Ну, вот, хорошие ребята — сотрудники КГБ, с усами, все же хорошо. Чего вы? Короткий рукав, там мышцы выглядывают.

Сергей Чалый: А короткий рукав, кстати говоря, это же тут важный элемент. Это же часть парадной формы. 

Михаил Зуй: Да.

Сергей Чалый: Это не повседневная одежда. 

Михаил Зуй: И в конце почти, ну, почти в каждой серии немножко зритель обманывается. Хотелось выбить зрителя из зоны комфорта. Точнее, завлечь его в зону дискомфорта. Не сразу, не сразу пугая. Постепенно.

Андрей Кашперский: И мы используем наш постоянный инструмент, так как мы с Мишей сотрудничаем уже года четыре, наверное. Мы используем инструмент — юмор. И даже в таких серьезных историях, как «Процессы», мы без него не можем, и хочется обозначить, что это ни в коем случае не комедия, как некоторые воспринимают. И нельзя, подходя к просмотру, рассчитывать на какую-то комедийную составляющую как главную. Так что это мы в «Чин-Чинах» стараемся какие-то комедийные элементы воплощать на 100%. 

У нас была обалденная актерская команда: Андрей Новиков, Валентина Гарцуева, Олег Гарбуз, Андрей Королевич, Евгений Басалай, Игорь Сигов, Яна Троянова, Зоя Белохвостик — все крутые. И к каждому я старался найти какой-то свой собственный индивидуальный подход. Но когда появился Игорь Сигов и мы устроили читку, я подумал, что я здесь не нужен как какой-то режиссер. Мне нужно сказать ему пару вещей в стиле, ну, чуть больше, чуть меньше, потому что он сам как будто построил эту роль идеально. Он сел в свой костюм. И когда мы с художником-постановщиком Сашей Адамовым ходили смотреть реквизит, я нашел трость и сказал: «Вот. Пускай он будет с тростью, потому что это клише, он должен быть максимально клишированным злодеем. И вот пускай носит трость, ходит с ней». И это единственный мой режиссерский вклад. 

Михаил Зуй: Игорь Сигов, он как Клинт Иствуд. Мы начали сегодня с поединка.

Сергей Чалый: Он больше, чем Клинт Иствуд. 

Михаил Зуй: Да. Он бы нас троих тут переиграл.

Настоящие актеры

Сергей Чалый: Сериал «Процессы» — формально сериал, но играют и настоящие актеры, а не это сериальное, как мы привыкли. И особенно в третьей серии, когда ты просто смотришь и даже думаешь, не слишком ли они хорошо играют чиновников, очень глубокий внутренний мир там отражен, какие-то прямо переживания такие и так далее. 

Андрей Кашперский: Это было очень классно. Мы с каждым из актеров «Приснилось», третьей новеллы, прорабатывали какой-то внутренний стержень их роли. И классно, что у каждого из актеров была своя примочка, своя любимая какая-то стезя. Вот одна из наших любимых — это произнесение слова через точку. Все меняется в актере через сценарий, когда ты вместо вопросительного знака ставишь точку и просишь актера произносить эту реплику как название фильма. И когда тебе задают вопрос, актер в своей роли отвечает: «Что». 

И у нас был актер Олег Обернихин, который играл Григория Григорьевича-младшего. Для него мы никак не могли найти его особенность, потому что он как будто проговаривал как-то свой текст и не мог вклиниться в общую какую-то актерскую стезю. Может быть, еще из-за того, что он украинец, и он, может быть, побаивался какой-то беларусской команды. Но мы нашли эту примочку, дали ему блокнот, в котором записаны все его реплики, и он просто читал свои реплики по бумажке. Это помогло добавить его образу изюминку и он стал одним из моих любимых персонажей. 

Михаил Зуй: И мы еще поломали ему всю грамматику. То есть текст, который был написан, мы ставили точки и запятые там, где нам хотелось просто. И это идеально ложится на беларусских чиновников, потому что зачастую их читаешь — Головченко. Ну, просто какой-то поток, какой-то генератор случайных слов абсолютно. 

Сергей Чалый: Головченко я очень люблю, потому что он первый, кто на самом деле работает в жанре какого-то комического персонажа, который пытается выглядеть очень серьезно. И это получается еще более смешно.

Как чиновник чиновнику. Я несколько киноляпов могу вам заметить. Вот, например, кабинет главного чекиста. Там люди, дети заходят прямо из коридора. Ни один кабинет высокого начальника так не устроен. Вы сначала входите в приемную, там секретарь и только потом… Причем там две двери, там такой тамбур специальный, чтобы не было слышно, секретарю не доносилось ни звука из того, что произносится в кабинете начальника. То есть если бы вот это еще показать…

Андрей Кашперский: Это есть, это есть на дополнительных материалах, на DVD. 

Специально авторская версия. 

Сергей Чалый: Там вторая дверь сразу видна на обложке. 

Михаил Зуй: К сожалению, у нас не получилось перестроить Дом культуры и науки [в Варшаве], где мы снимались. Мы говорили, нам нужны еще двери, потому что секретаршу негде посадить, но ни в какую. 

Сергей Чалый: Еще по поводу Яны Трояновой. Слушайте, это же, по-моему, какая-то обратная культурная апроприация. То есть мы привыкли к тому, что хорошие беларусские актеры снимаются в русских сериалах, а тут впервые замахнулись на то, чтобы хорошего русского актера использовать в беларусском сериале. 

Михаил Зуй: Ну, на самом деле, с приглашением Яны Трояновой были очень спорные мнения. Потому что, зачастую, во всех беларусских проектах в главной роли играют приглашенные московские актеры или актрисы. Но в данной ситуации мы, во-первых, попробовали всех беларусских актрис, они на самом деле были классные, просто хотел взять почти любую по таланту. Но в момент собирания пазла, актерского ансамбля, роль исполнила Троянова. Мне кажется, она очень классно сделала. 

Андрей Кашперский: Да, я согласен, я согласен. И вообще, был какой-то вопрос: «что хотел сказать автор?». Есть еще один ужасный вопрос, особенно для режиссера, например, это любимый фильм. Я, кстати, знаю твои любимые фильмы — «Матрица» и «Афоня». Так вот, один из моих любимых фильмов — это фильм «Жить» [Василия] Сигарева и фильм «Страна Оз» того же Сигарева, с Яной Трояновой в главных ролях этих двух фильмов. Я очень рад, что нам удалось поработать вместе. Рад, что она при этом получилась как персонаж, наименее выдающийся из всего актерского ансамбля.

Сто лет беларусскому кино

Сергей Чалый: По поводу «Передержки». Я видел интервью Михаила в «Жизнь Малина», где обсуждался вопрос людей, которых привезли домой, и они как-то никто не протестует. И говорит: «Ну как же, он же там пытается выбраться, на самом деле». Потом ломает ногу, правда, и так далее. Но я вам добавлю, там показана стратегия сопротивления. Помните, когда айтишников просят решать домашние задания. А в ответ, когда приносят со школы, там тройка, его за это бьют. То есть он фактически сознательно саботировал работу рабскую, на которую его наняли. 

Андрей Кашперский: Вот какой смысл, оказывается. 

Сергей Чалый: Это же настоящий саботаж. На самом-то деле. 

Андрей Кашперский: Да. А еще один протестующий, как он работает? Он работает с подрастающим поколением, с детьми, он учит их беларусским словам.

Сергей Чалый: Ну, вот это, пожалуй, было самое фантастическое из этой всей истории. Потому что, в сущности, ведь главное в этом самом как бы тоталитаризме — ты не должен контактировать с этими людьми. Они должны быть где-то там. Тюрьма — это ад. Как теперь говорят, что страх тюрьмы — это главное определяющее в любом авторитарном обществе, где оставь надежду, всяк сюда входящий. И когда дети видят в этих самых рабах людей, это мне кажется самым нереалистичным куском всей этой части, потому что это против всей идеи. 

Мысль о предопределенности, об этом субнационализме, она очень важная для самих людей оттуда. Я знаю, что вы не смотрели, но я вам порекомендую: один из пропагандистских фильмов «Мы братья», который назывался до этого «Код Каина». Серьезно, без шуток. Там идея близкая, она же доносится на самом деле, даже сейчас, когда Лукашенко говорит: «Мы — наследники победителей, а они — наследники предателей». То есть, раз мы уже наследники, то нам уже все можно. Что-то мы делаем, оно по определению нормально и хорошо. А они, типа, все время такие. Им позволено просто по факту того, что у них код Авеля, а у этих — код Каина. Поэтому их нужно бить и прочее.

Андрей Кашперский: Это идеальная рекомендация фильма «Мы братья» на канале. Но это канал «Ночь с Чалым», да? На канале «Ночь с Чалым» смотрите «Мы братья» — фильм с рейтингом два. Но сразу после фильма «Тум-Поби-Дум». 

Кстати, этот год — это 100-летие беларусского кино. Это же здорово — похлопать беларусскому кино. Надо перечислить тогда все беларусские фильмы, которые достойны просмотра. Вот фильм «Проститутка» — первый фильм «Беларусьфильма» 1926 года. Это обязательно к просмотру. Пожалуйста, получите удовольствие. Естественно, перескакиваю на 90 лет вперед…

Сергей Чалый: Этот фильм я когда-то посмотрел… Это же немое кино, да? С Пукстом. Это гениальная была совершенно вещь. Один из героев, кстати, нашего шоу. 

Андрей Кашперский: А я смотрел. Я промотал на момент, когда он пел. Вот. Но мой просмотр засчитан. 

Сергей Чалый: Окей, хорошо. Это важно. 

Андрей Кашперский: И спасибо всем, кто промотал на момент вот этот, чтобы посмотреть нас. То есть вы молодцы. 

Человек не важен

Сергей Чалый: Еще из вопросов каверзных, гадких всяких. Претензия в том, что главные герои — это плохиши. Вопрос, с какой целью это делается, с кем себя зрителям ассоциировать? 

Андрей Кашперский: Это вопрос? 

Сергей Чалый: Да. 

Андрей Кашперский: Я не знаю, на самом деле. Мне кажется, что кино не должно давать каких-то таких готовых ответов. И наше кино — оно не очень простое, мне кажется, все-таки, хотя доступное. Но мы не давали каких-то ролевых моделей. И если зритель прямо очень хочет с кем-то себя ассоциировать, то он, конечно, может так с нами в фильме.

Михаил Зуй: В фильме «Заводной апельсин» тоже как будто вообще ни с кем не хочется себя ассоциировать.

Сергей Чалый: Нет, там же в этом-то и идея. Все фильмы про злодеев, там «Лицо со шрамом», ты поначалу ему сопереживаешь и потом понимаешь, насколько… Я о том, что есть даже антигеройское кино, оно все равно строится по принципу, как бы я себя вот в этой ситуации [повел].

Андрей Кашперский: Ну конечно, в четвертой серии мы сами дали, мне кажется, небольшую слабину сценарную и сопереживали главной героине Зое. Я какое-то время назад впервые как зритель посмотрел этот фильм и понял, что да, я подключаюсь к ней, я переживаю историю и не могу не переживать. И это не моя ролевая модель. Но я хочу бунтовать вместе с ней.

Михаил Зуй: Хотя выразить своими средствами, камеры, допустим, — все было сделано так, как будто Зоя не важна. Она постоянно прячется за какими-то полками с продуктами. Камера быстро переводится на нее и сразу же переводится на…

Сергей Чалый: Извини, я перебью. Там есть один прием, который очень активно использовался в сериале «Мистер робот». Помните эпизод, когда она общается с пришедшей к ней впервые в комнату на кухню кураторшей? Камера направлена на каждую из них, отдельная камера. И вот этот момент, когда свободное пространство у тебя за головой и его мало перед лицом, создающий такую клаустрофобную [атмосферу], мне кажется, это тоже прямая цитата. Там это используется. 

Андрей Кашперский: Я не очень люблю этот сериал, простите. Простите, мы с оператором Даниилом старались вдохновляться вот этой штукой: мы старались понять, как снимает система, как она изображает этих персонажей и этих винтиков системы. И мы хотели, чтобы кадры наши как-то соответствовали этому видению. И поэтому камера иногда не доворачивает панораму, иногда она обрезает головы именно потому, что ее как будто поставили, ее зафиксировали системно и никуда не убирали. Она не будет следить за эмоцией персонажа. Персонаж этой камере не важен. 

Михаил Зуй: Вообще, если взять философию, то система, в которой все персонажи наших новелл оказались, это система, в которой в принципе человек не важен. Фон важнее. Важно здание, важен стол, бревно важно, а человек не важен. 

Винтики системы

Сергей Чалый: У вас действительно видно, что первая серия начиналась полушутя. То есть с каждой серией все больше, и больше, и больше. Тут ярче и ярче, как хочется сказать, все больше глума. Все безнадежно. Вы планируете себе какой-то выход из этого? Даже если предположить, что какие-то другие эпизоды еще…

Андрей Кашперский: Мы изначально написали 10 серий. Мы хотели снимать для первого сезона шесть, но наших сил, времени и денег хватило на четыре. Мы решили объединить их такой общей темой — винтиками системы Беларуси. И поэтому наши герои — это омоновец, сотрудники КГБ, генерал, чиновники и ябатька. 

В наших следующих историях мы пытаемся посмотреть на мир этих процессов глазами антагонистов. И нам интересно отрефлексировать даже свою ситуацию, в которой мы сейчас находимся. 

Для нас, например, не существует Беларуси физически. И мне было бы интересно это исследовать. То есть, мы можем о ней много раз говорить, вспоминать, смотреть где-то, но не быть в ней, не ощущать ее, отдаляться от нее, от людей в Беларуси, к сожалению. И как с этим жить дальше? Как, куда смотреть? 

В какую сторону без ощущения собственного дома, с ощущением потерянности, когда ты понимаешь, надо все сжигать окончательно, ни на что не надеяться, не будет никаких перемен. Ну, так будет легче. И многие люди все равно ожидают этих перемен, все равно ожидают возвращения в Беларусь. И мне было бы интересно очень поразмышлять на эти темы, и я бы хотел снять продолжение про таких персонажей. 

Оптимистичная нота. Но мы вернемся к какой-то другой ноте. Сейчас я хотел сказать, что мы с Мишей как авторы «Процессов» не могли не впустить в этот мир «Процессов» немножко нашего другого проекта, который никак не связан с «Процессами». Это «Чин-Чин Ченал», который мы делаем с 2020 года. И есть несколько отсылок в «Процессах». Но это все равно два разных мира. И если «Процессы» — это сериал, который уже вышел, он вышел в прошлом году, получается прошлогодний сериал. В декабре он закончился. То прямо сейчас у нас выходит еще один сериал, который называется «Чин-Чины в мундирах», и он выходит на нашем канале. 

Сергей Чалый: Это уже какая-то абсолютная фантасмагория. 

Андрей Кашперский: И это наш второй сериал будет, через неделю ждите третий. А мы бы хотели… 

Сергей Чалый: Как говорил Сергей Николаевич, обвиняя меня в глумлении, вот там это глумление прямо толстым-толстым слоем.

Михаил Зуй: Причем над чем? Над стереотипами.

Андрей Кашперский: «Чин-Чины в мундирах» — это черно-белый сатирический антивоенный сериал, каждая серия из которого [длится] пять минут. Можно посмотреть в метро, в трамвае, в лифте, в туалете. Подсказывай идеи, где можно посмотреть.

Михаил Зуй: В велосипеде!

Андрей Кашперский: На велосипеде. И получить максимальное количество информации о войне, как ее представляют чиновники. 

Мотивационный спич

Михаил Зуй: Мы соединили две такие странные вещи. Это эстетика советских фильмов о войне, безусловно, романтическая, безусловно, к которой мы все привыкли. Где-то мы брали за вдохновение Чапаева. И поскольку сейчас в России очень-очень активно используют такой нарратив, чтобы мы как деды воевали, священная война, священна спецоперация, мы эти две стороны мира пытались соединить. Еще добавили туда непосредственно чиновников, которые отправились на эту священную спецоперацию.

Андрей Кашперский: Потому что не хватало бойцов от чиновников. А чиновники могут сделать все что угодно. Они — спортсмены, они — культурные люди, они — военные. 

Михаил Зуй: Чиновники — это же на все руки. Это как ножик, который ты можешь достать, или пассатижи, и отщипнуть ноготь, где-то мозолину.

Сергей Чалый: По вашим предыдущим образам, Сергей Николаевич и Николай Сергеевич: все, чем они занимаются, как они считают, работа чиновника — это мотивационный спич. И, кстати говоря, это же именно то, чем Лукашенко, считает, он и должен заниматься. 

Михаил Зуй: Недавно он сказал, что он ведущим был, что он же профессиональный ведущий, историк, он же во всем — экономист, пограничник. Это же сверхчеловек, спортсмен. 

Не пропустите другие интервью с гостями «Ночи с Чалым»:

«Ощущение, что руками можно потрогать, как творится история». Якубовская в гостях у Чалого

«Народ останется людьми». Хаданович в гостях у Чалого

«Беларусское кино есть, но его нет». Лавренюк и Гаврилюк в гостях у Чалого

«Чудесное обаяние мерзости». Пукст в гостях у Чалого